ПРОГУЛКИ ПО МОСКВЕ Justmyself, 1999
	Сразу оговорюсь: эта статья не предназначена для свежеиспеченных иммигрантов. Место действия и предварительно оговоренные условия: Москва, июль 1999 года, лично я в качестве гостьи из-за океана. Паспорт – израильский, место жительства – Канада, стаж иммиграции – неполных девять лет. Последний раз моя нога ступала на московский, в те времена довольно-таки раздолбанный, асфальт в 1995 году. Итак, начинаем с самого начала.   ПОЛЕТ И АЭРОПОРТ Считайте меня полным идиотом, Но я б и там летал «Аэрофлотом»… В. Высоцкий Да-да, именно Аэрофлотом, и только им! И вовсе не из-за ностальгического пристрастия к знаменитой курице и желания поскорее услышать вокруг себя исключительно русскую речь. Аэрофлот – одна из немногих компаний, которая пока не подвержена всеобщему вирусу борьбы с курением, а значит, и лично со мной. Наличие «мест для курящих» с лихвой окупало отсутствие наушников (кризис, горестно вздохнула стюардесса) и видеофильма. Устроившись с сигаретной в последнем ряду экономического салона, я чувствовала себя куда комфортнее, чем во время полета из Израиля в Торонто. Там, между прочим, кино с музыкой имелось, но из-за никотинового голодания я часа через четыре буквально полезла на стену… В аэропорту – впрочем, как и четыре года назад – всё обошлось без приключений, если не считать длинной очереди к стойке паспортного контроля. Да еще лица дамы-пограничницы за стеклом, которая, по первому ощущению, меня явно в чем-то подозревала. Впрочем, призвав на помощь подзабытые рефлексы, я сообразила, что дело вовсе не во мне, а в хронически застывшей на лице дамы бдительности. Самое забавное, что по виду мы были ровесницами, то есть лет ей было около тридцати. Следовательно, ее юность, как и моя, пришлась на времена pe-re-stroi-ki. Но и в новых условиях выражение лица «на страже рубежей Родины» осталось неизменным.   ГОРОД Комиссия врачей обходит палаты Канатчиковой дачи и интересуется у одного из пациентов: - Сколько вам лет? - Не зна-а-а-ю… - А как вас зовут? - Не зна-а-а-ю… - А какой нынче год-то? - Юбилейный!!! Бородатый анекдот, бытовавший в год столетия Ильича. После возвращения в Торонто на стандартный вопрос «ну как там Москва?» я так же стандартно отвечала: «Москва стоит». Все рассказы о том, что город сильно похорошел за время моего отсутствия, абсолютно соответствовали действительности. Наутро после приезда мы с подругой отправились обозревать произошедшие изменения. Судьба занесла нас на Чистопрудный бульвар, где меня познакомили с «Русским бистро» – московским «ответом Макдональдсу». Пока я отдавала должное пирожкам с грибами и клюквенному морсу, подруга задумчиво сказала: - Помнится, одна моя знакомая лет пятнадцать назад на спор прошла пешком Бульварное кольцо, ни разу не присев… Моя реакция на столь прозрачный намек (нетрудно догадаться, что в роли «знакомой» выступала я собственной персоной) оказалась чисто пионерской: в молчании допив кофе, я поднялась со стула с твердым намерением повторить свой героический подвиг хотя бы в половинном масштабе. …Бульвары почти не изменились, если не считать тщательно отреставрированных домов. Насколько тщательно, было особенно хорошо заметно в том месте, где проходила граница между уже починенными и подкрашенными зданиями и теми, до которых очередь еще не дошла. А мне-то всегда казалось, что дома на бульварах были в хорошем состоянии! На самом-то деле, оказывается, и красочка давно облупилась, и окна оказались почти на уровне асфальта, и карнизы были искривлены до невозможности… Но, похоже, и до них очередь дойдет скоро. К Сретенскому бульвару мы подошли со стороны Петровских ворот. Справедливости ради надо сказать, что к открывшемуся мне там зрелищу я была морально готова – памятник Высоцкому мне уже видеть приходилось аккурат в год его появления, в 1995-ом. Говорят, на неподготовленного человека он производит неизгладимое впечатление: Высоцкий стоит, широко раскинув руки крестом, откинув голову, за спиной – гитара. Лица практически не видно. Зато место выбрано идеальное – в двух шагах от Большого Каретного, в опровержение предсказания самого Высоцкого: «Но не поставят мне памятник в сквере где-нибудь у Петровских ворот…». …Ладно, двинулись дальше. Из-за кинотеатра «Россия» (как бишь он сейчас называется?) мы вышли на Пушкинскую площадь, где я впервые столкнулась с последствиями двухсотлетнего юбилея поэта. Впрочем, площадь была оформлена очень красиво, чего не скажешь о многочисленных плакатах, которые попадались мне во время прогулок в самых странных местах: от пивнушек до охотничьего магазина. Представляете, как смотрелся портрет Александра Сергеевича на фоне чучела волка? На Пушкинской площади мы несколько отклонились от маршрута и отправились в Камергерский переулок (бывший Проезд Художественного театра – в свою очередь, бывший Камергерский переулок), полюбоваться новой пешеходной улицей. По дороге я неожиданно начала собирать коллекцию «московских приколов»: ну, невозможно было не обратить внимание на название ресторана «Краб Хаус» (русскими буквами!). Кстати, чуть позже, спустившись в метро, я обнаружила рекламу аналогичного заведения – на этот раз «Чикен Хаус». Почему бы и нет, в конце концов? Кстати, в районе Камергерского мне попался на глаза магазин «Русские узоры» с выставленными в витрине средневековыми рыцарскими доспехами… На углу Камергерского и Тверской-Ямской (которая улица Горького, она же Пешков-стрит) появился наконец памятник А. П. Чехову. Верьте – не верьте, не было такового в Москве прежде. А вот теперь стоит, рядом с МХАТом. И сам переулок сделан куда лучше своего предшественника Арбата - по крайней мере, от реставрации не потерял собственного характера, московской окраски. Фонари на нем были установлены «классические», и каждый фонарный столб украшала… пушкинская цитата. На обратном пути к бульварам коллекция приколов пополнилась рекламным щитом следующего вида и содержания: на фоне памятника Егорию-победоносцу, повергающему змия, лозунг огромными буквами «НАШЕ ЗАВТРА НАЧИНАЕТСЯ СЕГОДНЯ». Ну и что? А ничего, просто внизу витиеватым почерком, буквами куда помельче была выведена многозначительная подпись: «Московская налоговая полиция». Понимайте, как знаете, моя подруга отказалась мне объяснять смысл данной рекламной кампании. В середине Тверского бульвара я полюбовалась на памятник Есенину (еще один в Москве и раньше имелся, но у черта на рогах, аж за Кузьминками, на Есенинском бульваре). У Никитских ворот, рядом с церковью, где происходило историческое венчание Пушкина и Гончаровой, в преддверии все того же юбилея образовался фонтанчик: мраморная ротонда, внутри которой расположились фигурки знаменитых молодоженов. Мне тут же сообщили, что это еще не все: оказывается, второй памятник влюбленной паре, куда больших размеров, установлен на Арбате, напротив дома, где когда-то находилась единственная московская квартира Пушкиных. Таким образом, благодаря юбилею Москва обзавелась сразу двумя(!)  Натальями Николаевнами с Александрами Сергеевичами, находящимися в двадцати минутах ходьбы друг от друга… Пожалуй, исторически эта ситуация сопоставима лишь с двумя памятниками Гоголю – один во дворе Гоголевской библиотеке на Никитском бульваре, а второй, похожий на фельдфебеля, – на Гоголевском бульваре, с надписью «…от советского правительства». Спустя полчаса я стояла у памятника Пушкину и Гончаровой на Арбате, нестерпимо отливавшего золотым блеском, и пыталась угадать, что же общего у данных персонажей с оригиналами, кроме бакенбард у него и локонов у нее. В конце концов я смело поместила влюбленную пару всё в ту же коллекцию приколов. Замечу попутно: главное «юбилейное впечатление» было впереди. В один из последних дней моего отпуска я отправилась прокатиться на речном трамвае по Москве-реке. После одного из поворотов на зеленом склоне, спускавшемся к набережной, обнаружился огромный медальон с известным автопортретом Пушкина и подписью аршинными письменными буквами «Ай да Пушкин!» Похоже, этим украшением снабдила Москву кондитерская фабрика «Красный Октябрь», выпустившая конфеты с таким же профилем и… правильно, с таким же названием! Правда, до конфет «Ай да сукин сын!» кондитеры в предъюбилейной эйфории почему-то не додумались… Кстати, во время этой прогулки и всех последующих я неожиданно выяснила, что знаю Москву куда хуже, чем привыкла считать. В самых неожиданных местах на горизонте вдруг возникал купол храма Христа Спасителя, и я останавливалась, судорожно соображая, почему же его видно именно отсюда. А что касается самого храма и споров вокруг него – надо или не надо было восстанавливать, тратя огромные деньги – что же, не мне судить. Но среди всех мнений, которые мне пришлось услышать по этому поводу за эти две недели, запомнилось одна  история - про ветхую старушонку, навзрыд плакавшую на пятачке у станции метро «Кропоткинская» и объяснявшей всем и каждому: «Меня сюда девочкой водили… Думала, не доживу…» В своих архитектурных описаниях я до сей поры сознательно обходила творчество скульптора Церетели, которому, похоже, в городе дан карт-бланш. Вызывая гнев и недоумение некоторых из моих друзей, я никак не могла разделить их возмущение по поводу комплекса, построенного на Манежной площади – с открытым участком реки Неглинки, в которой «купаются» сказочные персонажи вроде Ивана-Царевича. Стоят, никому не мешают, детишки радуются. Все лучше, чем каменюка с уведомлением о том, что «здесь будет сооружен монумент в честь 50-летия революции» – непременное украшение, проторчавшее на площади с лишком двадцать лет. Бронзовые скульптуры на фасаде храма Христа Спасителя тоже не казались мне неудачными. В ответ на мое «признание» творчества Церетели мне все подряд задавали один вопрос: «А памятник Петру ты видела?» …Памятник Петру я увидела во время поездки на речном трамвайчике, с воды. Благодаря многочисленным предостережениям я примерно представляла, что меня ожидает, но когда на горизонте возникли гигантские паруса и нелепая фигура, стоявшая враскоряку на палубе и сжимавшая в руке золотой свиток, – точно так, как Ленин сжимал кепку, указуя дорогу в светлое будущее, – я все-таки оторопела. Говорили, что скульптор сооружал памятник Колумбу, а когда тот оказался невостребованным, просто… оторвал первооткрывателю Америки голову и заменил ее на более соответствующую моменту. Между прочим, тогда я не слишком поверила этой легенде, но позднее обнаружила подтверждение. ЛЮДИ В кают-компании большого корабля фокусник развлекает пассажиров «ловкостью рук». После очередного фокуса раздаются аплодисменты, а сидящий в клетке попугай за компанию хлопает крыльями. Неожиданно в корабль попадает торпеда. Когда рассеивается дым, посреди океана торчит мачта, на  которой сидит уцелевший попугай, хлопает крыльями и приговаривает: -Ну-ну, что он нам еще покажет?! Еще один бородатый анекдот Что бы ни говорили мне перед поездкой – люди почти не изменились. Пожалуй, изменилась лично я: первые два дня улыбалась и здоровалась со всеми продавцами и даже попыталась перейти дорогу по «зебре», не оглядываясь по сторонам. Тут-то мне мог и конец настать, если бы не добрые прохожие, выхватившие ненормальную «иностранку» буквально из-под колес. А вот общее настроение изменилось сильно. Четыре года назад среди моих друзей были люди, который при некотором допущении можно было отнести к «среднему классу» - не богатые, но и не бедные. Прошлогодний кризис ударил не только по карману или по растаявшему в одночасье банковскому счету – все, с кем мне довелось встретиться, оценивали ситуацию как «бардак». Не возмущались, а просто констатировали факт. Без особой надежды на то, что на их веку в России что-либо переменится к лучшему. Разговоров о политике мы старались избегать, но в основном отношение моих друзей к происходящему можно было вместить в анекдот про попугая, вынесенный в эпиграф. Смеяться москвичи, несмотря ни на что, не разучились. Стоило мне в одной приятной компании поделиться коллекцией приколов, как мне тут же вытащили из-за стола и повели за три квартала, чтобы показать «гордость района» - магазин с загадочной вывеской «ЦЕНТР ТАКИ ЦЕНТР». «Мы таки в Москве или мы таки в Одессе?» - подумала я, увековечивая на пленке очередной экспонат коллекции… А спустя пару часов мне продемонстрировали образец нынешнего «маркетингового юмора»: на щите в метро  - правда, буковками довольно скромных размеров - рекламировались новые презервативы под многообещающим названием «Ванька-встанька». Единственное неприятное происшествие, связанное с Москвой и москвичами, произошло вскоре после приезда. Благодаря ему мой отпуск сократился ровно на один день, и я сочла, что эта история заслуживает отдельной главы в данном повествовании.   ПРАВИЛА ПОЛЬЗОВАНИЯ ОВИРОМ Без бумажки ты букашка… Народная мудрость Итак, на второй день отпуска, уже прогулявшись по городу и основательно подзапутавшись в новых-старых названиях улиц и станций метро, я наконец отправилась в ОВИР, чтобы выполнить небольшую, на мой взгляд, формальность: поставить штампик о регистрации на российскую визу. Справка для тех, кто не знает: российская виза – эта такая бумажная простыня из двух частей, на которую наклеены аж две фотографии. Одну часть отрывают при въезде, другую – при выезде. Вооружившись паспортом, визой и подробной инструкцией, я пересекла порог районного ОВИРа. Согласно предварительному списку, для регистрации от меня требовались следующие ценные предметы: я сама, мои документы, квитанция об оплате госпошлины в размере солидных шестнадцати рублей, а также паспорт приглашающего. Сам приглашающий в списке указан не был, да оно и к лучшему: в день моего приезда он как раз умотал в срочную командировку, и приехать должен был только через пару дней. Девушка, сидевшая за стойкой, не обратила особого внимания на мою лучезарную улыбку и сразу перешла от слов к делу. Оказалось, что мой родственник, имевший неосторожность вызвать меня в гости, рискует угодить в тюрьму только за то, что не предстал пред ясные очи работников ОВИРа. Еще оказалось, что меня ни в коем случае не зарегистрируют, пока этот «разгильдяй» (дословно) не вернется из командировки. Поскольку на регистрацию отводится ровно три дня после приезда, за исключением выходных и праздников, сотрудница никак не могла поручиться, что меня вместе с дочкой выпустят через границу обратно в Канаду. В конце концов она смилостивилась и отправилась за уточнениями к некоему Михал Михалычу. Вернувшись, она сообщила через губу, что Михал Михалыч милостиво согласился «пойти мне навстречу» и удовольствоваться подписью кого-либо из моих домашних, проживающих в той квартире, где мне предоставлено пристанище. Озверев от перспективы еще раз проехаться до дома и обратно и полностью потерять драгоценный отпускной день, я решила самостоятельно побеседовать с Михал Михалычем. На мои наивные попытки объяснить, что я уже большая девочка, мои родные вовсе не собираются выставлять меня на улицу и никто не обязан водить меня по городу, в котором я родилась и выросла, за ручку, Михал Михалыч возразил – мол, государство имеет право знать, что с приглашенным иностранцем все в порядке. А то мало ли какие у вас отношения – сначала пригласили, а потом откажутся принять? От такой повышенной заботы о моем благополучии, выражавшейся в продолжавшейся битый час нервотрепке, мне стало совсем нехорошо. В конце концов все получилось так, как требовал това… то есть господин, или как его там, начальник. Мне пришлось вернуться домой на двух автобусах, а о том, как я объясняла своей восьмидесятипятилетней бабушке, к которой, собственно, и приехала, для чего именно мне требуется ее подпись и паспорт, я лучше умолчу. Эта история была первой и последней в списке отрицательных московских впечатлений. Причем новой ее никак не назовешь – проще уже отнести все происшедшее к разряду хорошо забытого (лично мной) старого… ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ По несчастью или к счастью – Истина проста. Никогда не возвращайся В прежние места. Может статься, пепелище Выглядит вполне – Не найти того, что ищем Ни тебе, ни мне. Г. Шпаликов ВДОГОНКУ: ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ГОДА, ЛЕТО 2003-го В Шереметьево пограничник на паспортном контроле долго смотрел на меня-на паспорт-на меня-на паспорт-на меня. Пауза. Затем: - Покажите мне… - а дальше я не расслышала. - Что-что? - Покажите мне ваше ЛЕВОЕ УХО. Подобрала челюсть с пола, подняла прядь волос, продемонстрировала требуемое. Взгяд на паспорт-на ухо-на паспорт-на ухо-на паспорт. Затем: - БЫСТРО! Ваш день рождения. Отвечаю, а сама думаю, что от такого «быстро» можно не то что день рождения – собственное имя запамятовать. Днем рождения защитник рубежей удовлетворился и на просторы родины меня допустил. ОВИР пропустим. Был потерян день и слегка испорчено настроение. Бюрократы не меняются – по прежнему отвечают вопросом на вопрос: «Зачем вы к нам-то пришли?», «Что это вы мне тут принесли?» - и пробуждают давно и, казалось бы, прочно похороненные рефлексы. Москва хороша – в местах, не увешанных сверху донизу и вдоль-поперек рекламой, которой стало за годы моего отсутствия раз в пять больше. Пелевина, что ли, перечитать? По окраинам Москва – разная, где-то хуже, где-то лучше, в основном узнаваемая. Москва торгует, веселится, пьет хороший кофий за 100 рубчиков наперсток. В ГУМе, куда я забрела по важному делу, товаров отечественного производства три наименования: матрешка, гармошка, шкатулка. Остальное – гордые бутики (так и назваются – бутики) с соответствующим ассортиментом и соответствующими ценами. Пленочка aps, проявленная и отпечатанная в том же ГУМе (больше практически нигде не проявляли, ибо спустя много лет после ее изобретения она в Москве все равно экзотика) обошлась мне раза в полтора дороже, чем в Торонто. Обычная кодаковская пленочка, проявленная братцем моим в лавочке на Соколе, обошлась ему в семь (7) раз дешевле, чем мне. Мораль – Москва, может быть, и один из самых дорогих городов мира, но старый принцип «места знать надо» работает по-прежнему. И касается это не только пленочек. Я бродила без цели. Я думала, что забыла все. Но в нужных местах включался автопилот, и - переулочками - в искомую точку. Искомые точки практически не изменились, разве что похорошели чуть, что отрадно. Только разлюбимый, спрятанный, тайный Ордынский тупик перестал был тупиком, а превратился в весьма оживленную улочку. Что, возможно, к лучшему для Москвы, а мои воспоминая – это, в конце концов, всего лишь мои воспоминания. В метро, по-моему, не работает вентиляция. Поэтому атмосфера там несколько тяжелая. На Новослободской отмыли и отреставрировали витражи. Около Исторического Музея можно сфотографироваться с Иваном Грозным и супружнецей его. За денежку. Или со стрельцом, Петра Первого на него нет... Оказалось, я больше не знаю русского языка. Табличка в переходе под Театральной площадью «Вход в ПАРКИНГ» вызвала у меня истерику. Ценник в кафе в Камергерском, пардон - в кофейне (вот, кстати, красивое словцо воскресло), так вот, ценник «мексиканский ВРЕП» озадачил до невозможности. С другой стороны, а как его еще назовешь, этот вреп? Wrap он и есть wrap, когда всякие вкусности в лепешку заворачивают. Сидели с подругой и приятелем в кофейне у Третьяковки – за тем самым наперстком хорошего кофе. Мы с подругой трепемся, приятель помалкивает. На следующий день по телефону - мол, извини, я молчал, потому что слушал нормальный русский язык. Это он мне?!!! Оказывается, отсутствие «чисто-прикольно-конкретно» - это уже настоящий русский язык (издаю протяжный стон). Вспомнила: был у меня  пожилой знакомый в Израиле, родился в Париже, родители обучили его русскому – тому, на котором сами разговаривали. Песня. Сказка. Чехов. «А вот тут у нас старинная иерусалимская ресторация...». Чувствую себя сказочным персонажем, говорящим по-тарабарски. Ископаемым животным. Пушкинская площадь. В кинотеатре - то ли игорный дом, то ли клуб. Кинотеатр весь сверкает-переливается, а называется «Пушкинский» - якобы потому, что за название «Россия», равно как за использование другой государственной символики, надо доплачивать. Видимо, в целях воспитания патриотизма... Не знаю, правда или нет. Рядом с кинотеатром - каменный цветок от того же дома-клуба в два этажа росточком, тоже сплошные огоньки-фонарики. Здания «Известий» вообще за рекламой не видать – почетное место бутылке пива по фасаду от фундамента до потолка. В голове крутится: «И читают дети по дороге в школу: «Пейте-пейте-пейте, пейте кока-колу»». Через Тверскую - рекламная иллюминация. Домик в стиле модерн на углу, который во времена оные бережно двигали по рельсам, расширяя тогдашнюю Пешков-стрит, практически весь скрыт под рекламой скромного такого ресторанчика, в этом самом домике находящегося. И посреди всей этой красотищи – серенький такой, маленький Сан-Сергеич. Слегка чужой на этом празднике жизни. На Болотной памятник шемякинский – дети в окружении пороков взрослых. Понравился. Оказывается, немалый скандал подняли поборники морали - мол, не надо всяку нечисть на улицы ставить, дети могут напугаться. Но Шемякин победил. А вот на Патриарших победила общественность. И стоят Патриаршие разрытые-разбитые, а от Булгаковского комплекса после борьбы за чистоту нравов останется только Михал Афанасьич на лавочке. А всякие Воланды-коты-примусы пали, так сказать, жертвой в борьбе роковой. Мэр немножко повоевал с трамваями, в связи с чем у Ваганькова меня чуть машина не сбила - была тихая улица с трамвайчиком, стал почти хайвей. Ой-вей... В новый детский парк зашли. Здорово. По газонам, правда, ходить нельзя. Но - зоопарк, маленький ботанический сад, лебеди, детские площадки, белки посажены в вольер с целью их, белок, охраны и размножения. Цивилизация (без иронии), и становится такой цивилизации в Москве все больше. Охранник на лавочке сидит, чтобы лебедям, площадкам и газонам спокойнее было. Очень вежливый – «девушки, в парке курить нельзя, урна там». Хрущобы сносят и строят нечто симпатичное. Книжный рынок - как книжный рынок. Туда меня пускать всегда было опасно, есть опасно и будет опасно. Грыжу могу нажить. В голову лезут штампы. Москва - город контрастов. Ярмарка. Пир во время... Мои родные-любимые вместе с Сан-Сергеичем далеки от этого праздника жизни. Он проходит без них. Они просто живут в этом городе, где я могу ходить с закрытыми глазами без карты, не взирая на годы отсутствия. В городе, который я люто люблю и нежно ненавижу.
	ПАРАДНЫЙ ПОДЪЕЗД                      ЧЕРНЫЙ ХОД